Нина Габриэлян

Наш  гость  сегодня   –  Нина  Габриэлян.  Поэт,  прозаик,  переводчик  поэзии,  художник,  культуролог.  Родилась  в  1953  году  в  Москве,  окончила  Московский  Государственный  Педагогический  институт  иностранных  языков  им.  М. Тореза. 

С  24  лет  она  начала  публиковаться  как  писатель,  с  1988  года  член  Союза  писателей  СССР.  На  сегодняшний  день  Нина  Габриэлян  автор  поэтических  сборников  «Тростниковая  дудка»  (1987),  «Зерно  граната»  (1992),  «Поющее  дерево»  (2010)  и      сборника  прозы  «Хозяин  травы»  (2001),  статей  о  литературе  и  искусстве  в  журнальной  периодике  и  научных  сборниках.  Активно  занималась  переводами  зарубежной  поэзии,  классической  и  современной:  армянской,  грузинской,  курдской,  индийской,  казахской,  малайской,  африканской  и  т.д.  Эти  переводы  опубликованы  более  чем  в  30  сборниках  стихов.  Особенно  много  переводила  армянскую  поэзию:  Костандина  Ерзнкаци,  Ваана  Терьяна,  Егише  Чаренца,  Ованеса  Шираза,  Ваагна  Давтяна,  Амо  Сагияна,  Вардкеса  Бабаяна,  Аршалуйс  Маргарян  и  др.  Её  собственные  стихи  переводились  на  армянский,  английский,  малайский  и  польский  языки,  проза  –  на  английский,  французский,  шведский  и  итальянский.

Персональные  выставки  ее  живописи  и  графики  проходили  на  многих  площадках  (в  Московском  Доме  Национальностей,  в  Музейном  Центре  Российского  Государственного  Гуманитарного  Университета,  в  Городском  выставочном  зале  г.  Дубны  и  др.).  Участница  международных  научных  конференций  в  Москве,  Санкт-Петербурге,  Ереване,  Эрфурте  (Германия),  Варшаве  (Польша),  Тампере  (Финляндия),  во  Всемирном  женском  форуме  в  Пекине  (Китай),  в  днях  русской  культуры  в  Куала-Лумпур  (Малайзия).

Член  Международного  Художественного  Фонда  и  Союза  писателей  Москвы.

Нина  Габриелян  также  активный  общественный  деятель  среди  армянской  общины.  Неутомимый  и  постоянный  ведущий  литературных  собраний,  организатор  многих  зачинаний,  кстати,  идею  проекта  странички  русскоязычных  армянских  авторов  подала  она.   

Нина  –  очень чуткий  товарищ,  бережно относится и к людям,  и произведениям.  Старается в переводе  сохранить всё,  и смысл,  и звучание,  и оттенки.  И преуспевает в этом.  Поэзия  её  страстная и интеллектуальная,  прочитайте  эти стихи и вы  поймёте многое  сверх того,  что заключено в строках…

НИНА  ГАБРИЭЛЯН

СТИХОТВОРЕНИЯ  ИЗ  КНИГИ  «ПОЮЩЕЕ  ДЕРЕВО»

ВОСПОМИНАНИЕ  О  ДЕТСТВЕ

Розовеет  вечерняя  мгла

И  смеркается  постепенно…

Крымский  дворик,

Желтые  стены  –

Цвета  времени,  цвета  тепла…

Хорошо  мне  стоять  разутой,

Холодит  подошвы  крыльцо.

Синим  соком  спелого  тута

Перепачкано  все  лицо.

Сонный  воздух…

Коровка  божья

Долго-долго  ползет  по  руке.

Завтра  сколько  угодно  можно

Строить  замки  на  желтом  песке.

ВЕЧЕРНЯЯ  ПАСТОРАЛЬ

Вечер  черной  отарой  спускается  с  гор,

И  внизу  за  костром  расцветает  костер  — 

Растворяясь  друг  в  друге,  плывут  в  небеса

Бестелесно-белесые  их  голоса.

А  лиловые  буйволы  грузно  бредут 

В  остывающей  красной  вечерней  пыли 

И  ноздрями  лиловыми  медленно  пьют

Бессловесную  темную  мудрость  земли.

ПАМЯТЬ

(триптих)

Левону  Мкртчяну

Память  первая

Там,  в  памяти  –  от  солнца  желтый  двор

И  красный  мяч,  упавший  под  забор.

Там  девочки  бегут  через  ручей,

Там  чей-то  смех,  а  может  быть,  ничей,

Там  продают  прозрачный  виноград

И  там  никто  еще  не  виноват.

Память  вторая

Там,  в  памяти  –  какой-то  тусклый  двор

И  тянется,  и  тянется  забор.

Глухой  поток  речей,  речей,  речей.

Чей  это  смех?  Нет,  кажется,  ничей…

Авоська.  Очередь.  Кухонный  чад.

И  каждый  перед  всеми  виноват.

Память  третья

Там,  в  памяти  –  больничная  стена,

И  виден  желтый  дворик  из  окна:

В  нем  девочки  бегут  через  ручей, 

В  нем  чей-то  смех,  а  может  быть,  ничей.

На  тумбочке  –  прозрачный  виноград.

Уже  никто  ни  в  чем  не  виноват.

РОДНИК

Из  какой  черноты,  слепоты,  немоты  он  возник?

Как  прорваться  наружу  из  косного  плена  сумел  он

На  поверхность  земли,  этот  льдистый,  лучистый  родник,

Этот  голос  подземных  глубин,

ослепительно-белый?

Он  оттуда  прорвался,  где  дымно-лиловый  покой

Облекает  безмолвие  глиняного  небосвода,

Где  склоняется  дед  мой  над  темной  подземной  рекой

И  ладонью  своей  загрубевшею  черпает  воду.

Но  воды  уходящей  в  горсти  не  удержит  рука...

И  река  отражает  лицо  зеркалами  своими  –

И  выносит  волной  на  поверхность  лицо  старика,

Где  я  к  той  же  воде  припадаю  губами  сухими.

ХХХ

Где  калитку  эту  найти?

У  отца  моего  был  сад…

Но  нету  туда  пути

И  нельзя  вернуться  назад  –

В  тот  полдень,  под  тот  небосвод,

Под  шелковицу  ту…

А  я  все  который  год

К  этому  саду  иду.

Там  отец  мой  и  рядом  –  мать…

Беседуют,  щурясь  на  свет…

Но  слов  мне  не  разобрать,

Потому  что  меня  еще  нет.

Шелковица  тихо  шуршит, 

С  листьев  каплют  блики  лучей.

Из-под  корней  бежит

Белый  ручей.

И  множество  смутных  лиц

Дрожит  в  водяной  пыли  – 

Это  те,  кто  не  родились, 

И  те,  кто  уже    ушли.

И  смотрят  отец  и  мать

В  зеркальное  бытие, 

И  я  не  могу  понять,

Какое  из  лиц  –  мое?

ХОЛМЫ

(триптих)

1.

Холмы,  холмы  над  желтым  временем

Пылают  в  бликах  голубых.

Как  в  чреве  женщины  беременной,

Спит  прошлое  до  срока  в  них.

Холмы,  холмы,

К  земле  приросшие…

Погружено  в  утробный  сон,

В  них  глухо  шевелится  прошлое,

Словно  гигантский  эмбрион.

2.

Долина,  пламенем  объятая,

Сверкает  в  голубой  пыли.

Здесь  наши  города  богатые

Под  землю  некогда  ушли.

Как  бередят  лучи  полдневные

Шиповника  кровавый  плод!

Прильну  к  земле,  услышу  -  древняя

Из-под  земли  зурна  поет.

И  вижу  я  сквозь  время  смутное

То,  что  сокрыто  под  холмом:

Там  девочка  играет  смуглая

С  большим  коричневым  жуком.

И  детских  рук  так  хрупки  линии

В  тяжелом  бронзовом  песке!

И  платьице  такое  синее,

Как  вена  на  моей  руке.

3.

Холмы,  холмы,

Большие,  голые,

А  может,  вовсе  не  холмы,

А  вздохи  пращуров  тяжелые

Восходят  из  подземной  тьмы.

Как  дышат  тяжело

Умершие!

Прислушайся,  услышишь  сам.

Холмы,  холмы,  окаменевшие

На  полдороге  к  небесам!

ХХХ

…  И  я  хотела  уйти, 

Но  женщины  из  моего  рода  –

Все  вместе:

И  старая  прабабка,

И  покойная  бабка,

Которую  в  юности  бросил  муж, 

И  все  остальные  женщины  из  моего  рода  –

Меня  ухватили  за  руки

И  толкнули  меня  к  тебе.

Ты  посмотрел  на  меня  удивленно

И  мне  вновь  захотелось  уйти,

Потому  что  увидела  я,

Как  в  глазах  твоих,  помолодевших  внезапно,

Осторожно  и  мягко  ступая,

Прокралась  пантера

И  скрылась.

Да,  я  хотела  уйти,

Но  женщины  из  моего  рода  –

Недолюбленные,  недоласканные,

Недоцелованные  женщины  –

Подняли  плач  и  вой.

Они  вопили,  стонали,  дергали  меня  за  рукав…

И  разве  могла  я  уйти,

Если  женщины  из  моего  рода, 

Все  женщины  из  моего  рода, 

Изголодавшиеся  женщины

Хотели  твоей  любви!

В  ГОСТЯХ  У  ХУДОЖНИКА

(триптих)

Роберту  Кондахсазову

1. Лестница

Красная  створка  двери

полуоткрыта:

Лестница  голубая  в  проеме  дверном  видна.

Не  бойся,  я  осторожно  в  картину  войду  –

без  скрипа.

Вот  я  уже  за  дверью  –  какая  здесь  тишина!

Лестница  голубая  медленно  тянется  кверху.

Здесь  нету  времени  года,  месяца  или  дня.

Воздух  в  твоей  картине  тихий  такой  и  ветхий.

Лестницей  голубою  куда  ты  ведешь  меня?

Может  быть,  там  квартира?  В  ней  звонко  смеются  дети

Или  молчат  устало  брошенные  старики.

А  может  быть,  там  наверху

давно  никого  уже  нету.

Ты  знаешь,  мне  все-таки  страшно  –

не  отпускай  руки.

Лестница  голубая  уходит  все  выше  и  выше.

Разве  возможно  выше?  Зачем  мы  идем  опять?

Уже  далеко  внизу

остались  кроны  и  крыши.

Куда  мы  с  тобой  забрались?  Здесь  невозможно  дышать.

Я  уже  ничего  не  вижу.

Не  слышу.

Здесь  нету  звука.

Вот-вот  совсем  поглотит  меня

синяя  тишина.

Тихо  смеется  художник  и  убирает  руку.

Как  же  теперь  из  картины  выберусь  я  одна?

2.  Гранат

От  полуденного  сада

В  пору  зрелости  отъят

Этот  красный,  волосатый,

Душно-чувственный  гранат.

Прежде  завязью  невинной

Был  он  в  чашечке  цветка...

Вожделением  звериным

Дышат  жаркие  бока.

Не  предчувствуя  нимало, 

Что  взорваться  уж  готов,

Он  своею  смертью  алой 

Переполнен  до  краев.

3.Женский  портрет

Что  там  мерцает  тихо  во  вкрадчиво-желтом  свете?

Мягко  всплывает  лицо  из  глубины  картины.

Стиснута  тесной  рамой  женщина  на  портрете:

Юный,  хрупкий  овал.  Глаз  изумленно-длинный.

В  воздухе  этом  желтом,  в  воздухе  этом  коварном…

Как  ты  сюда  попала?  Что  ты  глядишь  на  меня?

Женщина  на  портрете  –  бабочка  в  гробе  янтарном, 

В  глуби  давно  застывшего,  сгустившегося  огня.

Бабочка,  хрупкая  бабочка!  Смотрит  не  понимая,

Почему  этот  воздух  душный  становится  все  тесней?

Зачем  ты  нарисовал  ее?  Она  ведь  еще  живая!

Из  тяжелой  смолы  бессмертья  уже  не  вырваться  ей.

ХХХ

…  И  воспаленная  река,

И  небо  дикое,  пустое,

И  камень,  треснувший  от  зноя,

И  красный  силуэт  быка

На  ржавом  выжженном  холме  –

Все  это  снится,  снится  мне.

В  холодной  северной  столице

Зачем-то  мне  все  время  снится

По  желтой  глине  черный  топот,

И  толпы,  толпы,  толпы,  толпы,

И  плач,  и  разоренный  кров…

Зачем  мне  снится  край  отцов

И  эти  страшные  годины,

Безумных  матерей  седины,

Сухие  личики  детей?

Ко  мне  взывают  эти  лица,

Чтоб  воплотиться  и  продлиться

В  горящей  памяти  моей.

Мне  это  снится,  снится,  снится…

СРЕДНЕВЕКОВАЯ  АРМЯНСКАЯ  МИНИАТЮРА

Армения  бредет  сквозь  кровь  и  пепел  бурый,

А  здесь,  в  монастыре,  склоняясь  над  листом,

Художник  Киракос  рисует  миньятюры

И  красный  с  голубым  цветут  на  золотом.

Горячий  черный  зной  навис  над  древним  краем,

Над  смуглым  ужасом  иссохших  детских  лиц.

Художник  Киракос  рисует  двери  рая, 

И  яркую  листву,  и  разноцветных  птиц.

Твори,  ведь  у  тебя  такая  есть  свобода,

Как  велика  она  -  размером  в  целый  лист:

Там  дерево  цветет  и  под  зеленым  сводом

Стоят  апостол  Петр  и  Марк-евангелист.

Копытами  коней,  храпящих,  сумрак  пьющих,

Раздроблено  лицо  страны  твоей  родной 

И  кисточка  дрожит,  плутая  в  райских  кущах,

Залитых  ласковой  небесной  синевой.

Спеши,  ведь  там,  в  грязи  горячей  умирая,

Стенают  матери,  прижав  детей  к  груди.

И  если  ты  сейчас  не  нарисуешь  рая,

То  после  смерти  им  куда  с  детьми  брести?

ТАНЦОВЩИЦА

Посв.  древнеармянской  танцовщице  Назеник

«Была  она  очень  красивая  и  пела  руками»

(из  старинных   армянских  летописей)

И  женщина  откидывала  прядь

Со  лба  и  тихо  руки  поднимала,

Чтоб  всем  и  никому  принадлежать.

И  плоть  ее  смеялась  и  стонала,

Переполняясь  взорами  толпы.

И  горло  в  вороте,  как  лань  в  капкане,

Дрожало.

Воздух,  желтый  от  желаний,

В  напрягшиеся  бился  лбы. 

И  посреди  вселенной,  среди  лжи,

Паучьих  мыслей,  разговоров  потных,

И  глаз  нелюбящих,  и  ртов  бесплодных

Плясала  женщина,  смеялась  жизнь.

И  телом  ее  правила  любовь,

Огромная  для  узенького  тела,

И  бледное  лицо  ее  летело

От  нас,  от  нас 

И  возвращалось  вновь.

Катилось  время  криво,  вкось  и  вспять,

Империи  неслись  во  тьму  развала.

А  женщина  откидывала  прядь

И  медленные  руки  поднимала.