13 февраля музыкальный мир отмечает 150 лет со дня рождения великого русского певца Федора ШАЛЯПИНА (1873-1938)

В русском искусстве Шаляпин — эпоха, как Пушкин” — эти слова Горького очень точно определяют место и значение творчества артиста в истории русской (и не только русской) культуры. Интерес к личности Шаляпина по-прежнему велик — он был интереснейшей личностью.

Публикуем отрывок из недавно вышедшей книги М.Долинского и С.Чертока о начале творческого пути Шаляпина. Среди тех, кто впервые обратил внимание на незаурядный талант еще никому не известного артиста, были меломаны-армяне Тифлиса.

Весной 1892 года девятнадцатилетний безработный хорист Федор Шаляпин попал в Тифлис, откуда начался его триумфальный путь в искусстве. Для него настали тяжелые дни. Одним из тех, кто обратил внимание на его голос, была Мария Григорьевна Измирова, девушка из зажиточной армянской семьи. Измирова рассказывала: “Это был длинноногий парень, худой, нескладный. На нем были косоворотка и какие-то немыслимые брюки (которые он именовал “пьедесталами”). На голове почему-то соломенная шляпа — канотье с черной ленточкой. Дно шляпы было оторвано, держалось сзади на одной ниточке, при ходьбе и ветре поднималось вверх. Немало мы смеялись по поводу этой необыкновенной шляпы...”

Положение становилось отчаянным. Но новые тифлисские знакомые посоветовали Шаляпину попытать счастья — пойти к преподавателю пения музыкального училища Дмитрию Усатову, дававшему также и частные уроки. Александр Рчеулов, тенор, ученик Усатова, как раз в эти часы занимавшийся у него, рассказывал, что само появление Шаляпина вызвало смех присутствующих: длинный, нескладный, в засаленной и затасканной одежде. Однако, послушав пение Шаляпина, Усатов сказал, что будет заниматься с ним. Оставалось подумать, на что же ему жить. В своей автобиографии Шаляпин вспоминает, что Усатов отправил его “к владельцу какой-то аптеки или аптекарского склада, человеку восточного типа” с письмом. Прочитав письмо, этот человек сказал, что будет давать десять рублей в месяц. И тут же выдал за два месяца вперед.

— А что же я за это должен делать? — робко спросил Федор.

— Ничего. Нужно учиться петь и получать от меня за это десять рублей в месяц.

Артист был поражен.

Не знал Шаляпин того, что “человек восточного типа” был не простым владельцем аптекарских складов. Константин Михайлович Алиханов был воспитанником петербургских университета и консерватории, пианистом, музыкально-общественным деятелем. Еще в 1873 году он открыл в Тифлисе первое музыкальное учебное заведение — курсы, которые потом преобразованы в училище, впоследствии — в консерваторию. С конца семидесятых годов он больше десяти лет возглавлял Тифлисское музыкальное училище. Алиханов был и одним из учредителей Тифлисского отделения Русского музыкального общества, которое много лет возглавлял. В начале девяностых годов Константин Михайлович занялся коммерцией. Все талантливое, что в области музыки нуждалось в финансовой помощи, получало его бескорыстную поддержку. Вот почему Усатов знал: Алиханов будет помогать начинающему певцу. Благодаря Алиханову Шаляпин смог учиться у Усатова — это было единственное “учебное заведение”, в котором ему довелось заниматься.

Мария Григорьевна Измирова рассказывала: “Усатов требовал от учеников выразительной мимики и искреннего переживания, учил, как надо менять выражение лица, положение губ при радости, горе. Он спрашивал нас: “Как вы думаете, имеем ли мы в жизни одинаковое выражение лица при радости и горе, при смехе и слезах?” Он утверждал, что мы должны быть на сцене такими же, как в жизни, что на сцене мы должны жить, а не только петь как заводные куклы. Он говорил, что если мы будем петь без переживаний, то какой бы чудесный звук мы ни давали, все равно никогда не будем артистами, останемся ремесленниками. Он стремился создать из нас именно оперных артистов. Усатов, вспоминает Измирова, говорил своим ученикам: “Это простой, неотесанный парень с чудесным голосом. Это будущая знаменитость. Помогите мне отшлифовать его, возьмите его к себе в компанию, займитесь им...” Измирова, Рчеулов и другие новые друзья Шаляпина не только учили его правилам хорошего тона. С их помощью он с увлечением взялся за книги. Товарищи с удивлением замечали, как быстро преображается он и внешне, и внутренне. Федора приглашали в оперу, на симфонические концерты, познакомили его с композиторами (с одним из них — Генарием Осиповичем Коргановым Федор подружился, и его “Элегия” навсегда вошла в шаляпинский концертный репертуар), с режиссерами, в частности с Иваном Егоровичем Питоевым. Шаляпин регулярно ходил в русский и грузинский театры, в армянском с удовольствием смотрел спектакли по пьесам Габриэла Сундукяна “Пэпо” и “Хатабала”, посещал концерты крупных русских и иностранных гастролеров. Наконец, новые друзья ввели Шаляпина в “Тифлисский музыкальный кружок” (его называли еще “кружком Арцруни”), в котором ставились оперные и драматические спектакли. Возглавлял этот кружок энергичный и талантливый любитель А.Варганов. Шаляпин подружился с членами кружка, в том числе с музыкальным и театральным деятелем Петром Бебутовым, Николаем Камаевым. Кружок установил Шаляпину стипендию — пятнадцать рублей в месяц. Очень скоро имя Шаляпина стало известным музыкальной общественности города, ему стали пророчить большое будущее. Константин Алиханов, когда в доме Сундукянов зашел разговор о Шаляпине, сказал:

— О, этот человек далеко пойдет...

В “Русалке”, поставленной кружком, Шаляпин пел партию Мельника. На следующий день он прочитал в газете “Кавказ” отчет, в котором его сравнивали со знаменитым Осипом Петровым. Артист писал в автобиографии: “Заметка была подписана — Корганов. Я знал, что это был офицер-сапер, знаток и любитель музыки. Впоследствии он написал книгу о Бетховене. Прочитав заметку, я с трепетом душевным почувствовал, что со мной случилось что-то невероятное, неожиданное, чего у меня и в мечтах не было. Я, пожалуй, сознавал, что Мельник спет мной хорошо, лучше, чем я когда-либо пел, но все-таки мне казалось, что заметка преувеличивает силу моего дарования. Я был смущен и напуган этой первой печатной похвалой. Я понимал, как много от меня потребуется в будущем. Усатов тоже хвалил меня.

— Ну что, лодырь? — говорил он, похлопывая меня по плечу. — То-то, вот! Вот так-то!

Я не решался сказать ему, что читал заметку Корганова. Совестно было”. Василий Давидович Корганов внимательно следил за успехами и творческим ростом артиста. Влюбленный в искусство, человек обширных знаний, Корганов с начала восьмидесятых годов выступал как музыкальный критик, сотрудничая в периодических изданиях Тифлиса, Петербурга и Москвы. Ко времени знакомства с Шаляпиным он был известен в Тифлисе как пианист и аккомпаниатор, преподаватель теорий музыки и музыкальной эстетики. Корганов и его жена Анна Александровна помогали Шаляпину не только материально. Гораздо важнее была нравственная поддержка критика. Он часто и всегда доброжелательно писал о выступлениях Шаляпина на сцене кружка. А когда в сезон 1893/1894 года Шаляпин был принят в тифлисскую казенную оперу, он писал о “талантливости, музыкальности и самообладании” певца; в “Паяцах”, где Шаляпин пел партию Тонио, отмечал “прекрасно проведенный пролог”; писал о “громадном успехе” Шаляпина-Гремина: “игра, манеры, пение — все это было естественно, выразительно, художественно и вызвало шумное одобрение публики”. В конце сезона, когда Шаляпину дали бенефис, Корганов написал: “Г-н Шаляпин, бесспорно, самый талантливый; всего пять месяцев, как он на сцене в качестве исполнителя первых ролей, и в продолжение этого времени успел приобрести симпатии нашей публики своим всегда удачным исполнением самых разнообразных партий... Это артист-самородок, вышедший, что называется, “из толпы”... в недалеком будущем он будет занимать одно из первых мест в ряду выдающихся артистов... его голосу, его таланту, а в особенности его музыкальности можно завидовать”. Корганов призывал Шаляпина не почивать на лаврах, стремиться к совершенству, на столичные сцены, где можно найти образцовое исполнение и куда мечтает попасть каждый истинный артист, “как солдат в генералы”. Слова Корганова о столичных сценах запали в душу певцу. И он решил ехать в Москву, где он впоследствии убедился, что благодаря рецензиям Корганова его работа в тифлисской опере и успех в ней не остались незамеченными. В доме В.Арцруни был устроен обед по случаю его отъезда из Тифлиса. Федор Иванович сказал речь, в которой заявил, что если бы не поддержка Алиханова, если бы не доброта Усатова, не доброжелательство Корганова, не теплота Измировой, Камаева, Бебутова, Рчеулова и других его товарищей по кружку, он так и остался бы никому не известным хористом и никогда не стал бы оперным певцом. Шаляпин и Корганов остались друзьями на всю жизнь. Уже в 1896 году Корганов ездил к нему в Петербург, они часто переписывались. В марте 1900 года Шаляпин приехал на гастроли в тифлисскую оперу. Шесть лет назад оттуда уезжал мало кому известный, подающий надежды юноша. Теперь в Тифлис приехал гениальный артист — один из тех, кто в своем творчестве наиболее четко отразил русское отношение к оперному искусству, артист, чья слава начинала распространяться за пределами России.

В марте 1915 года Федор Иванович получил письмо от Корганова. В этом году 25-летие твоей жизни в искусстве; ты должен приехать в город, где начинал свой путь. Мы ждем тебя. Таков был смысл письма. Шаляпин приехал на концерты, а в канун его отъезда Василий Давидович устроил в честь артиста обед в саду “Эдем” на реке Вере. Было много приглашенных. Первый тост произнес Корганов “за славного артиста, который достиг высшей власти в искусстве”. Экспромты, тосты, речи следовали друг за другом. И чаще других предлагал тосты сам Шаляпин. Он говорил о своей жизни в Тифлисе, о друзьях, которые помогли ему стать на ноги. “В самый тяжелый момент моей жизни, — говорил он, — когда передо мной стоял вопрос, продолжать учиться или навсегда бросить мысли о сцене, Усатов направил меня к Алиханову, который принял в моей судьбе горячее участие и дал возможность продолжать учебу”. Эти воспоминания взволновали артиста, на глаза набежали слезы. Рассказ об этом обеде вошел в воспоминания, которые писал о Шаляпине Василий Корганов.

В одном из своих писем в 1921 году Шаляпин просил передать “милым кавказцам”, что он в своей любви к ним и к их Кавказу, что называется, “неизменен и велик”. “Шлю им самый горячий мой привет из глубины сердца”.

Подготовила Э.ГУКАСЯН, "Новое время"

Опубликовано в YERKRAMAS.ORG